Анатомия государства: Как Государства относятся друг к другу

Поскольку поверхность суши поделена между различными Государствами, межгосударственные отношения должны занимать немалое количество времени и энергии Государства. Естественное стремление любого Государства состоит в увеличении своего могущества; внешний способ добиться этого состоит в захвате территорий. Если эта территория обитаема и на ней уже есть какое-то Государство, то такое расширение предполагает непременный конфликт между правящими группами обоих Государств. На каждой отдельно взятой территории в конкретный период времени только одна группа правителей может иметь монополию на насилие, а стало быть, полная власть над территорией для Государства Х может быть получена лишь путём изгнания Государства Y. Война, хоть она и рискованна, всегда будет являться склонностью Государств, прерываясь периодами мира и сменой государственных альянсов и коалиций.

Мы уже рассмотрели, как «внутренние», или «домашние», попытки ограничить Государство на протяжении семнадцатого-девятнадцатого столетий оформились наиболее ярко в форме конституционализма. Их «внешним», или «заграничным», аналогом явилось развитие «международного права», в особенности, «законов войны» и «прав нейтральных стран». Следует это отличать от современного международного права, делающего акцент на максимизации воздействия войны с помощью таких концепций, как «коллективная безопасность».

Некоторые положения международного права первоначально были исключительно частными и выросли из потребности всех торговцев и купцов в защите их собственности и разрешении их споров. Примеры: морское право, торговое право. Но даже правила для государств появились сами по себе и не были навязаны неким международным супер-Государством. Целью «законов войны» было ограничение межгосударственного разрушения лишь самими органами Государства, таким образом защищая невинное «гражданское» население от массовой резни и военного истребления. Цель развития прав нейтральных стран состояла в том, чтобы защитить частную гражданскую международную торговлю, даже с «вражескими» странами, от конфискаций борющимися сторонами. Таким образом, общей целью было ограничить масштабы войн и, в частности, ограничить их разрушающее воздействие на частных лиц, являющихся гражданами нейтральных стран, да и даже воюющих стран.

Правовед Виль (F.J.P. Veale) очаровательно описывает такой «цивилизованный способ ведения войны», быстро достигший расцвета в Италии пятнадцатого века:

зажиточные горожане и торговцы средневековой Италии были слишком заняты зарабатыванием денег и получением удовольствия от жизни, чтобы взять на себя все тяготы и опасности участия в войнах. Поэтому у них стала популярна практика найма солдат, чтобы те воевали за них; причём, будучи бережливыми деловыми людьми они увольняли наёмников сразу, как только могли обойтись без их услуг. Таким образом, в войнах воевали армии, специально нанятые для каждой военной кампании. ... Впервые военное дело стало обоснованной и сравнительно безвредной профессией. Генералы того времени осуществляли боевые манёвры друг против друга, зачастую с непревзойдённым мастерством, однако в случае приобретения одним из них преимущества, его противник обычно либо сбегал, либо сдавался. Было принято правило, что город может быть разграблен, лишь если он оказал сопротивление: неприкосновенность всегда могла быть получена путём уплаты выкупа. ... Как естественное следствие, ни один город никогда не сопротивлялся; было очевидно, что правительство, слишком слабое для защиты своих граждан, лишалось их доверия. Граждане мало боялись опасностей войны, которые были заботой лишь профессиональных солдат. (Виль, Вперёд к варварству, F.J.P. Veale, Advance to Barbarism (Appleton, Wis.: C.C. Nelson, 1953), p. 63.)

Аналогично, профессор Нэф пишет о войне Дона Карлоса, разразившейся в Италии между Францией, Испанией и Сардинией против Австрии в восемнадцатом столетии:

При осаде Милана союзниками, а также спустя несколько недель в Парме ... армии противников встретились в жестокой битве за пределами города. Ни в одном из этих случаев симпатии жителей не были существенно смещены в чью-либо сторону. Они лишь боялись, что войска любой из этих армий могут пройти сквозь ворота и начать грабить. Их страх оказался беспочвенным. В Парме граждане бегали на стены города, чтобы посмотреть битву на открытой местности внизу. [Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1950], p. 158. Также см.: Хоффман Никерсон, Можем ли мы ограничить войну? Hoffman Nickerson, Can We Limit War? [New York: Frederick A. Stoke, 1934])

Практически полное отделение частных гражданских лиц от государственных войн в Европе восемнадцатого столетия освещается Нэфом (Nef):

Даже почтовая связь не прерывалась надолго в военное время. Письма переправлялись без цензуры, со свободой, поражающей ум человека двадцатого века. ... Представители двух воюющих наций при встрече разговаривали друг с другом, а когда не могли встретиться, то писали друг другу письма, не как враги, а как друзья. Вряд ли существовали современная точка зрения, что ... граждане каждой враждебной страны несут частичную ответственность за воинственные действия их правителей. А у воюющих правителей не было твёрдых намерений прекратить связи с гражданами противника. Старые инквизиторские методы шпионажа в применении к религиозному поклонению и верованиям исчезли, а применение какой-либо сравнимой инквизиции к политическим или экономическим взаимоотношениям даже не рассматривалось. Паспорта были изначально изобретены для обеспечения безопасного пропуска во время войны. В течение большей части восемнадцатого столетия редко бывало, чтобы европеец отказался от поездки в иностранную страну только потому, что она воюет с его собственной страной. (Нэф, Война и человеческий прогресс, Nef, War and Human Progress, p. 162.)

С растущим восприятием торговли как полезной для обеих сторон, военное дело восемнадцатого века также уравновешивалось значительными объёмами «торговли с врагом»." (Там же, стр. 161.)

Аргументы в защиту торговли лидеров американской революции с врагом см. в: Джозеф Дорфман, Экономический разум в американской цивилизации, Joseph Dorfman, The Economic Mind in American Civilization (New York: Viking Press, 1946), vol. 1, pp. 210–11.

Здесь не требуется тщательно разъяснять, насколько далеко Государства вышли за рамки правил цивилизованного военного дела в этом столетии. В современную эпоху всеобщих войн, совмещённых с технологиями всеобщего уничтожения, сама идея ограничения войны аппаратом Государства выглядит даже более причудливой и устарелой, чем изначальная Конституция Соединённых Штатов.

Когда Государства не в состоянии войны, часто нужны соглашения для сведения конфликтов к минимуму. Одной из доктрин, завоевавших на удивление широкое признание, является провозглашаемая «святость международных договоров». Эту концепцию рассматривают как аналог «святости договора». Но у международного договора нет ничего общего с настоящими договорами. Договор передаёт определённым точным образом права на частную собственность. Поскольку же правительство не «владеет» своей территорией ни в каком точном смысле, никакие заключённые им соглашения не даруют прав на собственность. Если, например, господин Иванов продаёт или передаёт свою землю господину Кузнецову, то наследник Иванова не может законным образом явиться к наследнику Кузнецова и заявить свои права на эту землю. Права собственности уже были переданы.

Договор, заключённый старым Ивановым, автоматически связывает и молодого Иванова, потому что собственность старым Ивановым уже была передана; таким образом, у молодого Иванова нет права требовать собственность. Молодой Иванов может претендовать лишь на то, что он унаследовал от старого Иванова, а старый Иванов может завещать лишь ту собственность, которой он по-прежнему владеет. Но если в какой-то день правительство, скажем, Руритании будет принуждено или даже соблазнено взятками правительством Валдавии отдать часть своей территории, то абсурдно заявлять, что правительства и жители этих двух стран теперь навеки лишены права требовать воссоединения Руритании в соответствии с принципами святости международного договора.

Ни люди, ни земля северо-западной Руритании не принадлежат ни одному из правительств. Как естественное следствие, не может одно правительство связать мёртвой рукой из прошлого более позднее правительство путём международного договора. Революционное правительство, свергнувшее короля Руритании, также вряд ли может быть привлечено к ответственности за действия или долги того короля, поскольку такое правительство не является истинным «наследником» собственности своего предшественника, словно его дитя.

← Чего Государство боится
История как соревнование между Властью Государства и Властью Общества →